«С “Лейкой” и блокнотом,
а то и с пулеметом»

«Небольшой дружный коллектив дивизионки. Напряженные дни и ночи. Три корреспондента, два наборщика, печатник и я. Вот и весь состав редакции. Жили в землянке или в полуразрушенной хате. Все вместе. Ели из одного котла, спали на сене, подстелив плащ-палатки и накрывшись шинелями. Тут же и наборные кассы. Машинистки не было. Материалы набирали под диктовку или в лучшем случае с наскоро написанной карандашом рукописи. А газета выходила ежедневно к пяти утра. И сразу, забрав свежие оттиски, мы спешили на передовую, к солдатам. Вот такая была у нас фронтовая служба».

«Так уж получилось, что первый свой репортаж (на третий день пребывания в Ленинграде) я записывал в момент сдвоенного вражеского артиллерийского и воздушного налета на стоянку боевых кораблей Балтийского флота. Было это 24 апреля 1942 года, как раз тогда быстроходный гвардейский тральщик-205 готовился к выходу в открытое море для выполнения боевого задания. И мне в тот день пришлось вести беседу и записывать на пленку выступление командира тральщика под аккомпанемент залпов нашей береговой артиллерии, пушек кораблей и взрывавшихся немецких бомб и снарядов, которые, падая в Неву, поднимали фонтаны воды и осыпали осколками палубы военных судов, стоявших на Невском рейде».

«Выскочив из землянки после очередной бомбежки, мы ужаснулись. Куда девалась наша автомашина? Сразу даже не сообразили, что с ней случилось. Взрывной волной от близко разорвавшейся фугаски сорвало кузов и отбросило его куда-то. Печатная машина, наборные кассы, шрифт, бумага — ничто не уцелело. От автомашины остались одни голые диски колес да каким-то чудом удержался на месте мотор.

Лопатами, руками быстро сгребли вместе с землей остатки шрифтов, подобрали все, что можно было. Бакир сел за руль. И мотор заработал. На одних дисках он сумел вывести из бушующего огня машину.
Сразу же всем составом принялись за восстановление редакционно-типографского хозяйства. Туяков отправился в автобат, я со своим заместителем Н. Ивановым — в Липецк за новой печатной машиной, шрифтами; М. Полусмяк с печатником Ивановым и наборщиком С. Старостиным извлекали из земли остатки шрифта и пробельного материала.

Благо в автобате быстро поставили новый кузов, в Липецке смонтировали новую печатную машину. И мы сразу же приступили к выпуску газеты.
<…>
Вся наша редакция и типографское хозяйство находились в одной крытой полуторке. Сейчас даже трудно представить, как умудрялись на маленькой площади разместить печатную машину, реал с наборными кассами, запас бумаги, краску. Зимой втискивали в машину еще и железную печку, грелись сами и обогревали машину, шрифт, краску, чтобы не застывали, там мы писали корреспонденции, и надо было писать разборчиво, чтобы наборщик Старостин не ворчал. Ведь набирал он с листочков бумаги, торопливо исписанных простым карандашом. В той же машине как-то устраивались на ночевку, не раздеваясь, притулившись друг к другу».

«Рассказ о делах бригады, о выпуске газет, листовок и сводок Совинформбюро в несколько страничек не втиснешь, приведу лишь краткую хронику того, как делался номер газеты „Красный партизан“, посвященный 26-й годовщине Советской Армии. 15 февраля [1944 года — прим.ред.] мы выпустили листовку, разоблачающую банду лжепартизана Мочалова, действовавшую заодно с немцами, пытавшуюся дискредитировать бригаду. Утром должны были разобрать набор и приступить к работе над четырехполоской. На рассвете раздались выстрелы сперва с юга, затем с севера и почти сразу же — со всех сторон. Начала бить немецкая артиллерия. Особенно сильно жмут немцы со стороны деревни Гривы. Упаковали типографию, погрузили на сани. Уже через час стало ясно, что немцы стянули крупные силы, чтобы покончить с нами. Кольцо смыкается. Штаб бригады расположился в лесу.
<…>
Под утро оказались в тылу окружившей нас группы войск, а к семи утра 17 февраля прибыли в деревню Ушкино. Сразу же — за дело. Ане удалось разобрать полосу. Типографию привели в походное состояние, чтобы при необходимости можно было нести ее на себе. Три сумки: одна с небольшими кассами для шрифта, другая с пробельным материалом, в нее же втиснули станок „малютка“, в третьей — бумага, ее еще остается на 8 тысяч оттисков.
<…>
Безостановочное движение. За несколько дней успели проскочить Островский район, миновали Красногородский, теперь движемся через Пушкино-Горский район. Большой привал в деревне Шики. Не раздеваясь, беремся за газету — ведь праздник завтра…
<…>
Все это выдержки из краткой хроники, которую я вел тогда, привожу их почти без правки. И в тот день довести дело до конца не удалось — немцы нащупали нас с воздуха и начали бомбить деревню. Сперва три самолета, потом — десять. Пришлось снова упаковаться. Парус! Так кратко звучал приказ о новом броске. В 6 утра 23 февраля остановились в деревне Малая Каменка Славковичского района, и здесь наконец четырехполосный номер увидел свет».

«Корреспонденты почти круглосуточно находились в воинских частях. Вдоль дорог, лесными просеками, пешком добирались до действующих подразделений, получали адреса героев, выясняли положение высот, где проходили особо жестокие бои. Ездили обычно группами — два-три офицера с фоторепортером, иногда с художником.

Редактор нередко давал полуторку. Это делалось тогда, когда для номера требовался оперативный материал. На водителя Яшу Силкина можно было положиться. Он не раз выручал нас в крутых переделках, ухитрялся вывести машину из-под воздушного налета или из-под артиллерийского обстрела.

Немалых сил требовали от нас и ночные дежурства при выпуске номера, когда оставались с наборщиками и печатниками. В эти часы дежурный принимал тассовские радиосообщения из Москвы. За набором, версткой и печатанием тиража быстро пролетала ночь.

Наступал рассвет, и свежие экземпляры „Фронтовика“ отправлялись на полевую почту, где из всех дивизий уже ждали автомашины».

«Начальником политотдела армии оказался человек, который хотя и был, вероятно, усердным читателем периодических изданий, но не имел ни малейшего понятия о производственной стороне газетного дела. Он с нетерпением ждал, когда выйдет первый номер газеты. Полевой телефон редакции звонил почти непрерывно. Начальник политотдела спрашивал, собрали ли мы нужный материал, интересен ли он, как идет печатание газеты. Мы отвечали, что материал собран, типография развернута и мы приступаем к работе.

Но легко было сказать — приступаем! Наборные кассы пришлось разместить в недостроенной деревенской избе. Дул порывистый, холодный ветер, он уносил в свободные оконные проемы оригиналы статей и заметок, пронизывал до костей красноармейцев-наборщиков. Их иззябшие, покрасневшие руки отказывались держать верстатки, а разбухшие пальцы то и дело роняли скользкие литеры обратно в кассы. Слезы, а не работа! К полудню еле-еле набрали половину номера.

И тут подскочил на своем „газике“ начальник политотдела. Дежурный отрапортовал ему по всей форме.
— Как газета? Готова?
— Да нет еще, плохо с набором!
— Друзья мои, ну что вы тут возитесь! — возмутился начальник политотдела. — Нельзя ли первый номер выпустить попроще? Без набора!

Услышав этот разговор, наборщики прыснули от смеха и задвигались быстрее.
Дежурный серьезно объяснил начальнику, что пока еще выпуск газет и журналов без набора невозможен. И заверил: к вечеру первый номер газеты выйдет. К вечеру действительно заработала печатная машина, и пачка свежих оттисков тотчас же была доставлена в политотдел.

Что касается невольной шутки его начальника, то мы долго помнили ее. И когда случалась в работе нашей походной типографии какая-нибудь заминка, то мы спрашивали друг друга:
— А нельзя ли на этот раз сделать попроще? Без набора?».